Тайкино счастье. рассказы и стихи - Олег Скрынник

– Но это ж ещё через двадцать лет!

– Каких двадцать! Уже меньше осталось.

– Ну, подумаешь, – немного меньше!

Васька прикуривает ещё один «бычок» и, затянувшись, мечтательно произносит:

– Представляешь! Никаких денег не надо. Заходишь: чего тебе? Шоколад – пожалуйста. Кукурузные хлопья – будьте любезны. Сигареты – да на здоровье…

– Не-ет, – тянет Валерка, уклоняясь от васькиного дыма. – Сигарет, наверно, не будет.

– Эт почему это? – Васька втыкает в приятеля свои огненные ресницы.

– Все курить бросят. Вредно.

– Это табак-то вредно? Не кизди.

– А чего же, вон, плакаты везде поразвешаны? «Курить бросим – яд в папиросе!»

– Гы-гы! А мы курим сигареты.

– Всё-таки, я думаю, курёжку отменят, – не обращая внимания на дурацкую шутку, гнёт свою линию Валерка.

– Как ты её отменишь?

– Да очень просто: продавать не будут.

– Будут самосад сажать, – уверенно возражает Васька.

И, помолчав немного, добавляет.

– Вот анашу курить – это действительно вредно.

– Сказал тоже: анашу! Её вообще запретят. С неё с ума сходят.

– Анашу и сейчас курить запрещено. Она мозг сушит, – со знающим видом замечает Васька.

– А я слышал, что в Средней Азии её свободно курят. Как же так?

– Откуда я знаю? Может быть, у них не сушит!

Из шуршащих кустов акации выныривает кудрявая фигура в короткой чёрной шинельке и «ремесленных» чоботах с заклёпками. Точное имя фигуры никому не известно. Кто говорит, что Сергей. Кто успоряет, что Петя. Сам же он охотно откликается на Мичман, что устраивает и тех, и других.

– Фу-у, какую гадость вы курите! Насбирали окурков. Вот сифилисом губы-то вам обмечет! – приветствует он приятелей фразой из «Ивана Денисовича».

– Привет, – отвечает Васька. А ты чё сегодня куришь? «Гавану» что ли?

– «Хабана» Погарского комбината? – насмешливо подхватывает Валера.

– «Хабана» не «Хабана»…

Мичман вынимает из кармана щегольскую пачку сигарет «Джебел».

– Ого! – присвистывают друзья. – Это албанские, что ли?

– Опомнился. Албания нам уж который год ничего не поставляет. Это Болгария!

– Ух ты! – не удержался Валера. – А покажи.

Ему давно хотелось посмотреть, как открываются эти заграничные пачки.

Мичман жеманно прихватывает кончик узенькой красной ленточки и тянет за него. Рука описывает окружность вокруг пачки, и ленточка отпадает вместе с верхом целлофана. Валера разглядывает сигарету, украшенную затейливым золотым вензелем. От неё исходит такой аромат, что не хочется прикуривать.

– Ну, что. Отменят курёжку в двадцать первом веке? – ехидничает Васька.

– Откуда такая роскошь, Мичман?

– К соседям сын приехал из армии.

– Ты говорил: он где-то за границей служит.

– На Кубе.

– В отпуск?

– Комиссовали. Он без ноги приехал.

– Ух, ты! Как это?

– Не говорит. Да я и не расспрашивал. Ему должны протез за государственный счёт сделать. Вот он и сидит, ждёт. Бухает. Я ему за бутылкой сбегаю – он мне какую-нибудь мелочишку и подбросит.

– А тебе и водку дают?

– Мне всё дают. Шинелка выручает! – Отггибает казённый лацкан и демонстративно целует. – Они думают: я в ремеслухе учусь.

– Хорошо устроился, – хмыкает Васька. – А летом?

– А на лето у меня фурага есть. Ты разве не видел?

– А-а, ну да. Из-за неё тебя «мичманом» -то и прозвали?

– Не знаю.

– А говорят, сейчас какие-то с фильтром появились, – говорит Васька, указывая на сигарету.

– Появились. Но за ними ходить далеко, к самой «пожарке». И дорого. На пять копеек дороже.

– На пять копеек! – присвистнул Васька. – Трюльник добавить – и пачка «Байкала».

Валера поиграл в кармане болтавшейся там второй день трёхкопеечной монетой так, как будто у него уже были эти пять копеек.

– Привет, желтор-ротые!

Сквозь кусты, зажав в одной руке кирзовую сумку, а другой придерживая полы телогрейки, вламывается Керя – мужчина неопределённого возраста и занятий. Ребятня сдвигается поплотней, но он, не садясь, нашаривает в сумке стеклянную банку и протягивает Валерию.

– Задень воды, мой юный друг.

Валера направляется в дальний угол сквера, где из торчащей из-под земли трубы постоянно течёт вода. Летом сюда прилетают птицы, заворачивают вольноопределяющиеся кошки, собаки и гонимые жаждой прохожие – кто знает про это место. Зимой посетителей почти что нет, вода течёт одиноко и, должно быть от скуки, развлекаясь, лепит причудливые формы, напоминающие не то сталагмиты, не то колонны в мавританском стиле, не то гигантской толщины манильские канаты. Фигуры эти сохраняются почти до конца лета, в июльскую жару радуя своей прохладной голубизной. Не успевают они растаять, как снова подступают холода, и всё повторяется сначала.

Вернувшись, Валера видит, как Керя вливает в бутылку содержимое двух небольших флаконов тройного одеколона. Затем достаёт из сумки небольшой, серой грубой бумаги, кулёчек и, стараясь не обронить ни крупинки, всыпает сахар. Наконец, всё хорошенько разболтав – так, что кристалликов сквозь бутылочное стекло уже не видно, – доливает, сколько умещается, воды.

– Ну что, орлы! Ликёр «Шартр-рёз»! Прохлаждает летом, согревает в мороз!

В вырезе его видавшей виды тельняшки воробьями бьются две узловатые жилы.

Валерка мотает головой.

– Парфюмерию не пью.

– Пей «фурик», не будь дурик!

Керя выплёскивает из банки остаток воды и наливает молочно-белой пахучей жидкости. Мичман берёт банку и делает большой глоток.

– Ну, как? – интересуется Васька.

– Ништяк. – Вытирает губы рукавом шинели.

Вася отхлёбывает и застывает, раздумывая, проглотить эту гадость или всё-таки выплюнуть. Воспользовавшись этим, Мичман отбирает у него банку и допивает до дна.

– Ну, как там Витя Лось, твой сосед?

– Да как… Я уж тут пацанам рассказывал. Сидит, бухает. Протез ждёт.

– Только протез и заслужил? Э-эх!..

– Может, потом и коляску дадут.

– Даду-ут, – тянет со вздохом Керя. – Мотоциклетную «лягушку».

И, помолчав, добавляет.

– А как мы с ним пацанами в футбол резались! Весь «Локомотив» нас уважал. А дрались с бановскими! Нас двое, а их – десятка полтора. И ничего они с нами не сделали!

– Полтора десятка – и ничего?

– Ага. Они так тусовались по одному, друг другу мешали только. А мы встали спина к спине, и уж как врежем – так врежем! Что он, что я. Друг друга стоили! Тут главное – не бояться. Одного-двух вырубили. А остальные – смотрим – топчутся, а подлезть рахаются. Так и разошлись потихоньку. Ага. Потом подружились. Даже иногда пили вместе. И с тренировки с тех пор в любой час идёшь спокойно: знаешь – ни одна… тебя тут не тронет.

Задрав тельняшку, Керя скребёт ногтями впалый живот, весь расчерченный шрамами. Вытаскивает смятую пачку «Севера». Лезет в неё пальцами в поисках уцелевшей папиросы.

– Ты бы сходил к нему, – говорит Мичман. – А то он целыми днями всё один. Скучает.

– Да…

Керя взрывается кашлем. Словно там, внутри, схватились два зверя. Один хочет вывернуть человека наизнанку, а другой не даёт. Вцепились когтями и грызутся с рёвом, визгом, остервенением и не понять, какой приносит больше страданий.

Наконец звери соглашаются на краткую передышку. Керя прикуривает потухшую папиросу и безнадёжно усталым голосом заканчивает:

– Да… Как-нибудь.

– Жалко мужика, – говорит Мичман, когда ребята остаются одни.

– Эх, был бы сейчас двухтысячный год! – восклицает Васька. – Ему не мотоколяску, а какой-нибудь выдали бы вездеход. Да что вездеход – везделёт! Жжик – и слетал куда надо. Скажи? Хоть на охоту, хоть на рыбалку. Хоть, если надо, – в Москву. Или на море.

– Двухтысячный! Да в двухтысячном ему бы и везделёт твой не понадобился. Ему б эту ногу как настоящую сделали. Какую-нибудь радиоуправляемую. А?

– Или свою назад пришили бы.

– Вообще-то, я про Керю, – задумчиво произносит Мичман.

– А что про Керю? – опешили мальчики. – Алкаш, он и есть алкаш.

– Много вы знаете, «алкаш». Знаете, какой он был? Сам Витька Лось ему завидовал. Он и в офицеры-то пошёл для того, чтоб Керю переплюнуть. А Керя – красавец, отличник, умнейший парень. Знаешь, как за ним девки ухлыстывали!

– А ты-то откуда всё это знаешь?

– «Откуда»! Я ж Витькин сосед. Да и Керины старики там недалеко жили. Это он уже после на Спутник переселился. А так… Они меня везде брали.

– И по девкам тоже?

– Представь себе. Я же пел и плясал, пахан меня научил. Ка-ак сбацаю что-нибудь, они все аж обоссываются! За это дело да за кудряшки меня цыганёнком звали. Девки то яблок, то конфет насуют, что в карманы не помещаются. За пазуху складывал!

Он помолчал, наслаждаясь воспоминанием.

– На футбол ходил, за них болеть. Между прочим, два раза чемпионами области были! И на Лысую гору…